— И как он только не сбежал сразу после этого!
— Чувство долга. Преданность своему делу. В этот момент он, должно быть, и решил убить майора. В его руках был единственный уличавший его документ, но передышка была короткой — только до возвращения батальона в лагерь. У него был всего день, чтобы покончить с Эспинаком, и никакого четкого плана. И он сломя голову бросается на риск, и на какой риск!
К самому убийству не стоит возвращаться. Веннар точно определил его характер, сказав, что «это гениальное использование непредвиденных обстоятельств, это мгновенное, рефлекторное осуществление действия, это отчаянная попытка человека, подведенного к крушению всех своих планов». Если бы этот тупица Финуа не спутал все карты…
— Но как вы сами убедились в том, кто именно является убийцей?
— О! Без каких-то гениальных прозрений. Только благодаря терпению. Я перечитал все протоколы следствия.
И нашел там следующее: после обнаружения тел понадобилось четверть часа, чтобы был устранен обрыв электрического провода и на первом этаже зажегся свет. За этот же промежуток времени то же самое было сделано на втором этаже. Кто мог побывать на втором?
— Как все просто!
— Ваша правда. Однако, несмотря на всю простоту, следствие не смогло этого установить. Да и вообще, вся важность этого факта стала очевидной лишь на другой день, когда Веннар доказал, что преступление было совершено на втором этаже. Нашему другу достаточно было просмотреть протоколы предыдущего дня.
Финуа попытался «восстановить, как было использовано каждым время после преступления», впрочем, с единственной целью — «установить, где они могли спрятать оружие». Чтобы выведать это, он допросил Брюшо, Кунца и Капеля, но «без всякой методики, грубо, будучи в состоянии раздражительности и гнева». Отчаявшись, он заключил, «что невозможно узнать до мельчайших подробностей их передвижения и что они могли пойти куда угодно». Вот почему, когда пришла очередь Легэна, комиссар без всяких вступлений сразу напустился на него. Тот с завидным присутствием духа воспользовался этим и заставил Финуа окончательно потерять самообладание: он заговорил с комиссаром холодно и высокомерно, превратив допрос в ожесточенную перепалку. Ему даже удалось заставить Финуа выгнать себя вон — таким образом, то, что он один покидал первый этаж под предлогом сопровождения трупов, не было зафиксировано. Собственно говоря, он даже не был допрошен. Кстати, Финуа, вместо того чтобы проводить расследование, только и делал, что обвинял. Убежденность в виновности Брюшо ослепила его. Он стремился это доказать. И работал только в этом направлении.
Такова была картина расследования в первый день. Но это теперь она представляется нам ясной. А тогда Веннар, прочитав сухие, краткие протоколы, не смог ее постичь. Он вынужден был принять заключение, в котором черным по белому было написано: «После преступления четверо подозреваемых могли оказаться всюду». Однако ему удалось отделаться от Финуа и, воспользовавшись отсутствием в лагере офицеров, произвести там обыски.
В тот день он, конечно, добыл кое-какие вещественные доказательства. Но арест Брюшо лишил его всякой возможности действовать, фактически вывел его из игры. Он вернулся в Париж.
— А, теперь я вспоминаю. Именно в тот вечер, когда мы впятером пили в саду кофе — вечер, столь похожий на другие,— когда беседа зашла о происшествии, Капель сообщил вам, что Легэн сопровождал тела на третий этаж, а значит, мог успеть починить провод на втором.
— Да, я тогда чуть не закричал от радости. Две недели я ждал этого. Только Легэн поднимался на второй этаж. Таким образом, он и был убийцей.
Есть одна забавная деталь. Я только вчера, когда все дело было уже кончено, узнал, что загадка могла быть разрешена в десять минут. Унтер-офицер моей теперь уже бывшей роты рассказал мне такую историю: он соединяет оборванный провод на первом этаже. Кричит, чтобы дали ток. Безрезультатно. Он думает, плохо соединил. Ток отключают. Он переделывает все снова, и минуту спустя свет вспыхивает. Конечно же, дорогой дружочек, он и в первый раз все сделал как надо, это слишком простая работа, чтобы она могла не получиться. Но Легэн на втором этаже соединил обрыв на несколько секунд позднее. При этом вполне можно было установить, что Кунц в этот самый момент отдавал распоряжения, чтобы «чем-нибудь занять людей», тогда как Брюшо вместе с Капелем выходил из своего кабинета.
— А Анну будут еще тревожить?
— Надеюсь, нет. Она, конечно, служила почтовым ящиком для Легэна, но лишь из страха за родителей. Она боялась, что они подвергнутся пыткам, хотела уберечь их от ужасов концентрационного лагеря. Угрожая расправиться с ними, Легэн и принудил ее составить и отправить судебному следователю анонимное письмо, в котором сообщалось, что Брюшо прячет автомат, послуживший орудием убийства; разумеется, убийца сам спрятал его в гараже. Несчастная женщина! Ей пришлось потерять сразу и любовь, и семью, и честное имя. Патрон проникся к ней жалостью и постарается ее спасти. Кстати, переехав в Мец, она наотрез отказалась продолжать сотрудничать с Легэном. Потому-то они и послали в Париж Чежедию ей на замену. Вот через эту женщину, введенную в игру, мы и накрыли всю сеть.
— Значит, Кунц невольно служил связным агентом между ней и Легэном.
— Да, конечно. Легэн и познакомил его с ней. Этот простачок передавал своему товарищу от танцовщицы то какой-нибудь подарок, то книгу. Именно через книгу до него дошла инструкция, оригинал которой мы сфотографировали в Германии.